Год назад мне попалась на глаза история, которая меня поразила. В одном европейском городе жила жен­щина, она была замужем и воспитыва­ла двух дочерей. По воскресеньям они ходили в церковь, а может быть, не в церковь, а в кинотеатр или в парк, как это часто заведено в хороших дружных семьях, привыкших проводить выход­ные вместе.

Однажды она вышла из дома в мага­зин — и не вернулась. Родные обзвони­ли друзей, знакомых: безрезультатно. Заподозрили, что имел место несчаст­ный случай, но не нашлось ни свидете­лей, ни улик — ничего, что хоть как-то могло помочь в поисках. Семья обеща­ла вознаграждение, полиция добросо­вестно вела расследование, к ним при­соединились волонтеры. Обыскали все: заброшенные дома, лесопарки, канализационные трубы.

Версии строились самые неожидан­ные, однако фундамент для них был шаткий: пропавшая вела законопос­лушный образ жизни, не принимала наркотики, не лечилась у психиатра. Многие советовали присмотреться к ее любовнику, но вот загвоздка: любовни­ка у нее тоже не было.

Надежда отыскать ее живой таяла с каждым днем. В конце концов реши­ли, что она стала жертвой несчастного случая или убийства. Кто-то из поли­цейских сказал в интервью: если мы узнаем правду, то лишь тогда, когда виновный решит покаяться перед смертью. Овдовевший муж и двое детей стали жить дальше. С ними работали психо­терапевты, и шаг за шагом семья пере­жила свое горе.

Прошло 20 лет. Девочки выросли, обзавелись собственными детьми. Как вдруг появился человек, кото­рый утверждал, что видел пропавшую женщину живой и невредимой. Когда она исчезла, весь город был обклеен ее портретами. Ему не составило труда запомнить ее лицо.

Сначала свидетелю не поверили. Однако тот настаивал: она живет в прибрежном городке на юге Испа­нии, в своем доме, замужем за мест­ным жителем. В конце концов его слова проверили. Это действительно оказалась та самая женщина. Что же произошло с ней 20 лет на­зад? Все оказалось проще, чем можно было предположить. Она вышла из дома с небольшой суммой денег, пой­мала попутную машину и поехала, удаляясь прочь от своего дома.

Так — постепенно, на попутках — она добралась до городка в другой стране, который ей понравился, и осела в нем. Устроилась в кафе официанткой. При­думала историю об украденном па­спорте. Выправила новые документы. И зажила совершенно другой жизнью: свободной ото всяких обязанностей и обременений.

Когда все вскрылось, ее дом осадили журналисты. «Что вы скажете своему мужу? — кричали они. — Не хотите ли пообщаться со своими детьми?» Нет, женщина не хотела. Она не вы­глядела виноватой, но было ясно, что всеобщее внимание ей досаждает. «Мне совершенно все равно, что с ними», — призналась она. Ей не были интересны ни дети, ни внуки, ни бро­шенный когда-то супруг. «Я устала от прежней своей жизни, — сказала она. — Это был самый простой способ все поменять».

Самый простой и — как мы все пони­маем — кардинальный. Потребуй жен­щина развода, ей пришлось бы выпла­чивать алименты на детей (вряд ли она взялась бы их растить), видеться с ними, принимать участие в их воспи­тании. Она предпочла обрезать все нити одним взмахом.

За все эти годы ей ни разу не захоте­лось связаться с ними. Если бы не слу­чайность, она так и считалась бы по­гибшей.

Услышав об этой истории, я греш­ным делом подумала: лучше бы ее ге­роиня была мертва. Возникнув из не­бытия 20 лет спустя, она переписала не только свою биографию, но и био­графию собственной семьи. Ее близ­кие оказались не просто жертвами, а обманутыми, брошенными, откинуты­ми с ее пути, как надоевшие игрушки.

В подобных случаях неизбежен и ин­терес другого рода: быть может, муж бил ее? Жестоко наказывал детей? Мучил котят? Изменял с соседкой? Невысказанное обвинение обще­ственности звучит так: «Что было не в порядке с вашей семьей?» Однако эти нападки развеяла она сама: «У меня была хорошая семья. Просто они мне надоели».

Первая естественная реакция, кото­рой не избежала и я, — осудить. Назвать героиню этой истории бездушной эго­исткой, обрекшей своих родных на долгие страдания без всякой вины с их стороны. Однако осуждение ничего не дает осуждающему, кроме упоительно­го чувства собственной безгрешности; это лишь подкормка нашего эго.

Тогда я задумалась о причинах. Можно было бы списать ее невообрази­мый побег на жажду одиночества. Мне встречались люди, для которых иде­альным местом обитания была бы тай­га: на сотни километров леса ни одной живой души. Эти неприкаянные души проживают не свою жизнь, а навязан­ную социумом; влекомые инерцией со­бытий, вступают в социальные взаи­модействия и на этой волне могут про­являть чудеса мимикрии: выходят замуж/женятся, воспитывают детей, каждые выходные навещают родите­лей и друзей. Но они не живут, а прео­долевают себя. Притом уровень реф­лексии у этих бедолаг крайне низок — они не в силах объяснить самим себе, почему им плохо.

Вспоминаю знакомую, которая рас­сказала мне, как она брела однажды по лесу — ее любимым занятием было собирать грибы. Дома ждала большая семья: родители, братья, сестры, жены братьев и мужья сестер, у них было заведено проводить досуг большим кланом — а она уходила все дальше и чувствовала такое спокойствие, такое наслаждение, какого никогда не испы­тывала рядом с людьми. И вдруг ее осенило. Она поняла, что это единственные моменты в ее жизни, когда она действительно счастлива.

Сохранять здоровье важный момент в жизни любого человека. Для этого понадобиться купить витамины омега 3 в специальном магазине.

Вернувшись домой, эта женщина продала московскую квартиру и купи­ла маленький домик на Куршской косе. Где и обитает с тех самых пор, жалея лишь о том, что так долго жила, не зная себя. Накануне той прогулки по лесу, которая в итоге все перевернула, ей исполнилось 55. Давайте же признаем очевидное: есть прирожденные одиночки, глубо­кие интроверты, которых иногда на­стигает просветление — и они сбегают в ту жизнь, что им по размеру.

Однако для героини нашей истории это объяснение не годилось. Будь она из одиночек, она не выбрала бы работу официанткой. Не вышла бы замуж вто­рой раз.

Третьим чувством, на котором я себя поймала, было понимание. Я вспомни­ла себя, когда моему ребенку было шесть месяцев. Мысль о побеге из дома не приходила мне в голову лишь пото­му, что меня вообще не посещали мыс­ли: я хотела только спать и тишины. Зато когда ребенку исполнилось семь и мы столкнулись с начальной шко­лой, протыкавшей наши измученные мозги косой линеечкой, я задумалась о том, чтобы уехать в деревню и вер­нуться не раньше, чем дитя поступит на первый курс.

Поступок женщины, сбежавшей от собственной семьи, по-прежнему казался мне чудовищным. Как бы ни были утомительны ее близкие, они не заслужили такого зла, особенно дети. Но мне стала куда яснее привле­кательность этой бездумной, бессо­вестной свободы; я дошла до той ста­дии, когда ставила в вину этой женщи­не не сам побег, а лишь то, что она не удосужилась черкнуть хотя бы записку из двух слов: «Надоели. Ухожу». Чтобы ее не считали погибшей.

Размышляя об этой истории, я все время балансирую на грани: хочется избежать романтизации беспросвет­ного эгоизма и в то же время не сва­литься в обвинительный пафос.

Она поступила жестоко? Безусловно. Ее можно оправдать? Вряд ли. Апонять? А вот понять можно. Для тех, кто спросит «зачем?», у меня есть ответ. Мы довольно плохо знаем своих близких, да что там близких — мы не умеем слышать даже самих себя. Пристально вглядываясь в женщину, без предупреждения бросившую свой дом и детей, я руководствуюсь не любо­пытством, а практичностью. У меня нет сомнений, что из «дела исчезнув­шей» можно извлечь пользу, если от­мотать назад кинопленку и посмотреть фильм с самого начала. Нам ведь пока­зали его с середины. Мы не знаем, что происходило с героиней до того, как она взяла продуктовую сумку и сказа­ла, что вернется через пару часов.

Полагаю, существовали признаки зреющего в ней решения, симптомы болезни, не истолкованные вовремя ее семьей. Увидев их и рассмотрев один раз, мы сможем узнавать их и в других случаях.

И это действительно важно. Все мы устаем даже от родных, все мы иногда хотим побыть одни, многие из нас временами примеряют другие жизни, в которых они свободны от вся­ких связей и обязательств.

Между намерением и поступком — пропасть, а большинство не доходит даже до намерения, ограничиваясь фантазией. Но дело в том, что и фантазия не рождается на пустом месте. Усталость ли это от семьи или усталость от соб­ственной роли в семье — как бы там ни было, человек задумывает мыслен­ный побег. Почти наверняка его никог­да не случится, но жить, грезя о недо­стижимой свободе, мучительно и не­правильно. Никому не должно быть плохо среди своих близких. Если мож­но определить это состояние по тем са­мым признакам, о которых я говорю выше, значит, можно помочь несосто­явшемуся беглецу.

Женщина, о которой я рассказываю, сама того не зная, принесла много пользы. Не близким, нет. Совершенно посторонним людям. Которые, прочи­тав ее историю, впервые за все годы брака внезапно решились задать своим супругам очень банальный, но оттого не менее верный вопрос: «У тебя все в порядке?» Или самим себе.

С этих слов, если они сказаны правильно, заканчивается одна исто­рия — о побеге — и начинается совсем другая.