Прочитала статью про няню Валентину и её конфликт с ребенком, внуч­ кой Виктории Катей. Вот что думаю. Конечно, смешна обида взрослой женщины Валенти­ны на маленькую девочку из-за горохового супа или чего-то ещё. Но мне кажется, что правиль­нее было бы осадить, сделать замечание девочке,когда вместо того, чтобы есть суп, сваренный няней, она демонстративно начинает звонить родителям, чтобы выяснить, нужпо/можно ли этот суп ей есть.

Интернет очень важная среда. Удаление негативных отзывов может иметь важное значения для продвижения компании и привлечения новых клиентов.

По-моему, ребёнку в присутствии няни про­сто необходимо сделать заме­чание, сказать ребёнку что-то вроде: этот человек работает на нас, мы ему доверяем и маленький ребёнок, не имеешь никакого права демонстратив­но выказывать своё недоверии и своё негативное отношение к этому человеку. Это воспита­ние маленького человека, и им нужно заниматься, а не только уговаривать взрослую няню не обижаться на маленького ребёнка. Запомнила, как дети Никиты Михалкова Аня и Артём расска­зывали, как нечто подобное они стали пытаться высказывать своей няне или домработнице, когда немного подри как оба получили по полной программе за такое поведение с обслуживаю­щим персоналом от отца.

Возможно, вы правы, но я не умею воспитывать детей, я их только люблю. Соглашусь с вами, что это мой недостаток, но в Японии воспитывают имен­но так — любовью. Тем не менее японцы вырастают трудолюби­выми и дисциплинированными людьми. Моя внучка в результате оказалась скромной и при­влекательной девушкой. Хотя, может быть, я снова ошибаюсь, потому что вижу её слепотой любви. Жил был художник один

…Благодарю команду за такого замечательного авто­ра, как Максим. Каждый номер читаю его «Историю живописи». Не скрою, читаю его статьи, совершая усилие, — не потому, что не интересно или тону в обилии информации, а потому, что автор застав­ляет думать! И вот открываю очередной, июльский номер, в котором Максим нео­жиданно и так лирично пишет про мастерские 80-х. Какой атмосферный текст!Я точно сама побывала в описываемых им мастерских. Интересно, а существует ли подобный институт на З Про парижскую «Ротонду», под кры­шей которой собирались Пикас­со, Шагал и другие, — про это все помнят. А что сейчас?

Дорогая Василиса, художники могут рассказать «про мастер­ские», которые знали и видели до своих сорока, даже, скорее, до тридцати пяти лет, Именно в это время человек склонен к общежитию, к поиску группы. Странно было бы объединяться людям, которым за пятьдесят. Все истории про Монмартр, Монпарнас, про московские закоулки и полуподвалы, про парижские мансарды — это истории про молодых людей. Пикассо в момент жизни в Улье — двадцать два, Модильяни — чуть больше. Даже московские кон­цептуалисты, которые немно­го «пересидели» в молодых, объединялись в группы, когда им было сорок, но это был брежневский вневременной застой, а уже когда им стало по пятьдесят, они все разбежались кто куда. Вероятно, сейчас гоже есть мастерские — в том смысле, что есть эта клубящаяся жизнь — возможно, есть, хотя и другая. Но я уже иной. Художник про­ходит (причем всякий) два этапа взросления — эпоху мастерских и единомышленников и период одиночества и своего отдельного дома. Кто-то закрывает дом, как Люсьен Фрейд иди Бэкон, кто-то уезжает в провинцию, как Ван Гог или Сезанн, а кто-то даже уезжает на острова, как Гоген, или Стивенсон, или Хемингуэй. Вот и я живу на острове, а по мастерским больше не хожу.