В семнадцать лет Фира, еще в Одессе, се­ла на тонкий фужер. В купальнике. Мест­ный хирург дядя Лева, наш родственник, аккуратно вынимал стекла из очарователь­ной попы под недевичьи стоны хорошень­кой Фиры и даже наложил на одну поло­вину шовчик.

Но ее интересовало другое:

—Левочка! А шов все увидят?

С юмором в семье всегда было хорошо, и поэтому доктор ответил так:

• Все — не все, но если ты пойдешь таки­ми же темпами, как начала, то человек триста-четыреста увидят точно…

Фира предвидение дяди Левы полностью оправдала и к тому же (на всякий случай) стала известным вирусологом:

• Мальчик пойдет в единственную в Москве биологическую спецшколу. Там с пятого класса специализация. Лучшая в стране. Дальше — университет, биофак… и ко мне, в науку.

Финансовый кризис, продолжающийся в стране, усугубил положения с долгами населения. у них всегда было нелегкой задачей, поэтому поручать это дело лучше профессионалам.

— А до пятого класса? — маме всегда надо было все взвесить и разобраться в деталях.

• А до пятого класса Сашеньку отдадим в математическую спецшколу. Пусть ре­бенок научится логике мышления. К тому же там преподают одни наши, учатся тоже практически только свои. — После Одессы эта загадочная для кого-то фраза была мне понятна на свист.

Через несколько месяцев меня дей­ствительно поступили в математическую спецшколу. Самую крутую…

Разница между математической спецшколой и синагогой была небольшая: в первой популяризи­ровалась пятиконечная звездочка октябренка с Лениным в детстве, во вто­рой — шести- и царя Давида. Остальное было практически одинаковым.

После первого родительского собрания мама пришла домой и, давясь от смеха, рассказывала:

— Элеонора Моисеевна, классный руко­водитель, начала свою речь так: «Товари­щи родители! Это никуда не годится — то, что происходит в первом «А». Мы живем в многонациональной советской стране. Кроме ваших детей, в классе учатся еще четверо русских ребят. Они такие же, как все. А один, Сережа Голованов, так он почти настолько же умный, как и ваши. Объясните дома, что швыцать («выпендри­ваться», идиш. —Прим, авт.) и дразнить гоев («неевреев», идиш. —Прим, авт.) просто некрасиво! У нас в школе, мо­жет, даже парторганизация скоро будет. Если разрешат».

Математика в начальной школе была действительно сильная. Мне, московско- одесскому «вундеркиндику», приходилось стараться изо всех сил, чтобы не скаты­ваться в середнячки. Уровень ребят был феноменальным. Когда меня перевели в биологическую школу, то вплоть до де­сятого класса на математике мне просто нечего было делать — после четырехлет­него промывания мозгов все было слиш­ком легким.

Вообще в Фириной спецшколе ситуация была совершенно иной: из тридцати пяти человек в классе русских было уже восемь. Что я не буду биологом, я понял в первой четверти восьмого класса, когда Рудифь Михайловна препарировала несчастную лягушку. Меня стошнило прямо на уроке

на сидящую впереди девочку Соню. Нас выгнали из класса обоих. Ее — мыться, меня — помогать, потому что со спины она мой завтрак достать сама не могла. Особенно омлет. Так я первый раз поцело­вался в женском туалете. Это был еще один важный урок в жизни. С тех пор я знаю, как понравиться девочке.

Как будущий биофизик или биохи­мик, я люто ненавидел эти три предме­та, но очень любил тетю Фиру и поэтому терпел адовы муки из-за ее дочери, моей кузины, синеглазой Норочки. Все в семье знали, что Нора мне нравится, и поэтому в трудные минуты против меня выставляли тяжелую артиллерию огромных Норочки- ных глаз и таких же грудей, которые все вместе (до поры до времени) не давали мне возможности предать вирусологию с биохимией, не говоря уже о биофизике с гинекологией. Этот урок из спецшколы остался навсегда: ради женщины я спосо­бен на многое, но если то, на что я спосо­бен, мне не нравится, даже самое светлое чувство долго не продержится. >