Есть какие-то вопросы, которые вас раздражают в последнее время?
Нет. Нет таких вопросов.
Хорошо. Тогда первым, конечно, будет тот, который всех волнует: что у «Ленинграда» произошло с солисткой? Почему их теперь две?
Странно, что никто не спрашивает, почему у нас новый осветитель. Почему никого не волнует, что у меня один басист? Четыре синтезатора, три дудки… Наверное, потому, что я так вижу группу «Ленинград».
А как вы видите своего слушателя?
«Ленинград» — это прежде всего настроение! Слушать нас может кто угодно.
Вы как-то просчитываете свои выступления или все происходит спонтанно?
Конечно, что-то просчитываешь, но это же как бокс: на ринге все равно будет по-другому.
В одном интервью вы пошутили, что теперь можете ездить с песней «Экспонат» по стране еще лет десять. Рассчитывали, что она станет такой успешной?
Вообще на каждую песню делается такая ставка. «ЗОЖ», к примеру, тоже очень успешна.
А есть какой-то трек, который наоборот кажется вам недооцененным, но вы лично его обожаете?
Полно. Но при этом у меня нет желания исполнять то, что не находит отклика у зрителя.
Я не противостою толпе — вот эта вся фигня, которой мучаются наши так называемые творческие единицы. Я совершенно не навязываюсь и не навязываю.
А что касается цензуры — как с ней справляетесь?
Собственно говоря, единственное, что с нами можно сделать, — это оштрафовать. Я к этому готов.
Все эти последние цензурные решения больше всего касаются, конечно, кино — вот им сложнее.
Есть какие-то киноистории, проекты, которые вам сейчас интересны?
Дело в том, что я смотрю два фильма в год. Недавно посмотрел «Безумного Макса» и вот сейчас размышляю, какой фильм будет вторым.
Почему так? Не интересно?
Бесполезная трата времени. Нет, я могу осилить полсерии какого-нибудь модного сериала, чтобы понять принципы монтажа и построения сюжетной линии, чтобы приёмистость посмотреть, новые примочки. Чтобы это понять, не нужно тратить семьдесят часов своей жизни.
А на что вы любите тратить время?
Я читаю книги. Я осколок империи советской, просветительской.
Про книги вы как-то сказали фразу, которая мне врезалась в память: о том, что не хотите выбирать конкретные вещи, которые сильно на вас повлияли, — боитесь ошибиться. Чего еще боитесь?
Опять же глупо говорить о том, чего боюсь. Сейчас не боюсь, а завтра увижу мышку и сильно испугаюсь.
Вы категорически отказываетесь говорить и о политике. Почему?
Так а что о ней говорить? Я ничего не знаю. На мой взгляд, там ничего не происходит. Это как «Санта-Барбара»: кто-то в коме уже лежит, кто-то еще нет. Меняются лица, актеры, а по сути ничего нового. Пусть за этим следят те, кому интересно. Я не зритель этого сериала.
А зритель какого сериала Сергей Шнуров?
Ну, не знаю… Меня интересует разговорный язык, как он меняется.
И как вы это отслеживаете?
По соцсетям, по комментариям.
Заметили в последнее время какие-то новые слова, которые раздражают?
Язык — такая структура, которая не может раздражать. Это так же глупо, как раздражаться дождем. Ну есть он и есть. Да, но можно просто заметить, что он есть…
Можно потратить много сил на раздражение дождем, но это непродуктивно.
Часто сидите в соцсетях?
По-разному. Перископ вообще не интересен: выдавать экспромтом какой-то контент способно очень мало людей, а смотреть за этой беспомощностью… Ну, вот как-то не знаю зачем. Инстаграм, мне кажется, уже свое отжил.
И тем не менее у вас есть Инстаграм. Зачем он вам нужен?
Заведя аккаунт, я исключил журналистов как посредников — они мне теперь не нужны. Да, уже несколько раз я читала эти страшные заявления.
Да, я их просто уничтожил как класс — ну, для себя.
И все-таки вы согласились сняться для нашего журнала.
Ну, каким-то образом это же еще существует. Это то же самое, как глупо уничтожать немой кинематограф — ну есть он и есть.
С театром еще не разобрались отчасти.
Пусть будет.