Две тысячи мастериц, готовив­ших коллекцию, шесть недель рабо­ты декораторов, возводивших Париж 60-х годов в Риме, 800 гостей показа, 62 модели на подиуме, пара близких к обмороку парикмахеров за кули­сами — таковы сухие цифры Chanel Metiers d’Art Paris in Rome. А за ни­ми стоит эпического размаха и кра­соты шоу, которое мы уже привыкли получать от Карла Лагерфельда.

Антиквариат пользуется спросом во всем мире. Советский фарфор является одним из представителей в антикварном мире и находит свих покупателей как в нашей стране, так и за рубежом.

Ему явно нравится место в режиссерском кресле — как в настоящем (премьера нового эпизода его сериала про Коко Шанель с Кристен Стюарт в главной роли прошла в рамках показа), так и в метафорическом. К кинематографи­ческой условности у зрителей пре­тензий обычно не бывает, а потому мало кто из гостей всерьез задумы­вался о том, ради чего надо было от­правляться на легендарную римскую киностудию Cinecitta (ту самую, что помнит страстные ссоры Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона на съем­ках «Клеопатры» и импровизации Федерико Феллини во время рабо­ты над «Амаркордом») и выстраи­вать там чисто парижские декора­ции. Хотя на вопрос «Зачем, Карл?» у Лагерфельда был приготовлен ответ: по словам дизайнера, он ду­мал о важнейших для становления Великой Мадемуазель годах, кото­рые она провела в Риме, и о француз­ских актрисах Жанне Моро, Анук Эме и Роми Шнайдер, блиставших в ита­льянских фильмах 60-х в костюмах Chanel.

Но все это ассоциации совсем не первого порядка, и итальянские мотивы в коллекции рассмотрели не­многие. Зато абсолютно все заметили сотни оттенков благороднейшего се­рого, которые не имеют ни малейшего отношения к ванильному порнорома­ну, зато отлично воспроизводят па­литру парижских улиц. По крайней мере в том его самом романтическом варианте, к которому Лагерфельд явно апеллирует. Но исключительно серым твидом дизайнер, конечно, не ограничивается. Он c явным удоволь­ствием играет с лакированной кожей, то выводя ее на первый план в кейпах и юбках-карандаш, то пряча в тыся­чах атласных и креповых лепестков, подобно бабочкам облепивших ка­шемировые платья. Облачает своих «бабетт» в золотую плиссированную вискозу и черный полупрозрачный муслин. Топит их в волнах шелковых оборок цвета увядшей чайной розы и заманивает кружевами. Вообще «об­манок» и игр у Лагерфельда предо­статочно: традиционные твидовые костюмы при ближайшем рассмотре­нии оказываются платьями, рубаш­ки намертво срастаются с жакетами, а винтажная кинокамера в руке мо­дели внезапно оборачивается вечер­ней сумкой.

При всей сложносочиненности в кол­лекции много и чисто французско­го чувственного задора. А если говорить проще, то давно мы не ви­дели девушку Chanel настолько от­кровенно сексуальной. В этой ее ин­карнации есть победительность юной Брижит Бардо (абсолютного секс- символа 60-х годов): именно у нее, кстати, позаимствованы прически с объемом сзади и небрежными локо­нами и макияж с широкими черными стрелками. С поправкой на то, как бы их интерпретировала молодая и со­временная парижанка, конечно. Сама по себе концепция Metiers d’Art предполагает некоторую театраль­ность и избыточность — деталей, ак­сессуаров, слоев. Ведь эти коллекции задумывались как гимн вышиваль­щицам, кружевницам, кожевникам, ювелирам и прочим работникам не­видимого фронта, которые не покла­дая рук трудятся в одиннадцати ате­лье Дома Chanel. Но Карлу Лагер­фельду в очередной раз удалось при­думать, как исполнить его с явным участием уличного хора. А это вну­шает надежду на то, что упорные слу­хи о скорой кончине высокого пор­тновского искусства несколько преувеличены.