Новая надежда русского балета, сорока двухлетний хореограф Вячеслав дебютирует в Большом театре с балетом «Ундина». Я не умею спокойно жить, — ска­зал Вячеслав наутро после премьеры «Ундины», которая прошла в июне, в октябре воз­вращается в афишу театра. — Для меня балет — экстремаль­ная вещь. Я ищу проблемы на свою голову и успешно их нахо­жу. Иначе скучно. Мне нужно все время ощущать адреналин. А театр и балет заставляют кровь активно бежать по телу».

За последнее время многие люди по достоинству оценили потолок из пвх для домашнего интерьера. Заказывая подобный потолок у профессионалов можно быть уверенным в хорошем качестве.

Обычно даже опытный дебютант опускает руки при встрече с махиной Большого театра — поэтому хореогра­фы выбирают для первой работы камерные одноактные балеты, желательно уже поставленные для какой-нибудь другой труппы и лишь меняющие место прописки. Уроженец Таллина Вячеслав Самодуров, выросший в ги­гантском театре — Мариинском, находясь в здравом уме и доброй памяти, пошел другим путем — предложил балет в трех актах «Ундина». Самодуров привык устанавливать такую планку, что кажется, она выше его собственных реальных возможностей. И в работе он так выклады­вается и заряжает всех вокруг энергией и энтузиазмом, что путь на главную российскую сцену, который у мно­гих балетмейстеров занимает несколько десятилетий, Вячеслав преодолел за несколько лет. На премьере «Ун­дины» казалось, будто хореограф нечаянно продырявил скважину, которая хлещет не нефтью, а танцевальными комбинациями. В итоге каждый показ сопровождался долгими овациями и вызовами артистов.

Его путь в постановщики начался, как вспоминает Самодуров, десять лет назад, когда его застал врасплох звонок Алексея Ратманского. Ратманский, в то время худрук балета Большого театра, решил внедрить в Рос­сии западную практику экспериментальных мастерских и растить себе коллег-соперников. Самодуров тогда был успешным премьером Королевского балета Великобри­тании и о постановочной карьере не думал, но предложе­ние не упустил. Для своего первого номера «±2» он выбрал Андрея Меркурьева и юную Екатерину Крысанову. Подкупив хореографа необычной пластикой и отвагой несоответствия канонам, она с тех пор выросла в приму, и именно ей Вячеслав сегодня доверил роль Ундины — то ли реального существа, то ли наваждения.

В том наскоро придуманном номере «±2» уже скон­центрировалось все, что сейчас можно назвать стилем Самодурова: безграничная вера в неисчерпанность клас­сического танца, умение придать ему современное зву­чание без перегибов вроде погружения в эстетику без­образного, выточенная, как математическая формула, строгость несущих конструкций, документальная есте­ственность эмоций. Его часто называют модернистом, а на самом деле он — махровый хранитель традиции. Но не той традиции, которую русский балет пытается законсервировать, слегка подлатав, со времен Петипа, а традиции, знающей перегрузки Форсайта и Макгре- гора, пережившей XX век. В Самодурове чувствуется просвещенный консерватизм. А главное, вкус человека, выросшего не только на балетных стандартах, но на куль­туре во всем ее разнообразии.

Балетные стандарты у него, впрочем, безупречные. Из Вагановской академии Вячеслав попал в Мари инку и к двадцати трем годам достиг профессиональной вер­шины — звания премьера. В «Дон Кихоте» и «Баядер­ке» никто не мог соперничать с ним в трюках. Он про­извел фурор в сложнейшей третьей части баланчин- ской «Симфонии до мажор», где нужно самому летать на сверхзвуковой скорости и при этом манипулировать балериной, помогая ей делать вид, будто она застрева­ет в воздухе повелением веселых духов. А потом, решив не ждать, когда театру удастся договориться с Форсай­том, Килианом и Матсом Эком, оставил в Петербурге родителям, которые поддерживали его всегда и во всем, кило восторженных рецензий, золотую медаль победи­теля конкурса Майи Плисецкой и подписал контракт с Национальным балетом Нидерландов — труппой с высоты Мариинского премьерства провинциальной, по в которой рабо­тали нее те гении, которых невозмож­но было заманить в Россию, А еще три года спустя ушел премьером в Ко­ролевский балет Великобритании: «По моим ощущениям, в Амстерда­ма балет был сателлитом в жизни города. А КовентТарден существует в Лондоне в дет it ре событий, Ко- неч Iш, при влек ателыю чувствовать себя в самой гуще, причем в миро­вом масштабе*.

Закончив шесть лет на­зад танцевать, Самодуров и не думал оставаться в ба­лете. «Я хотел поменять профессию. При этом я всегда понимал, что ис­кусство мне интереснее всего. По­этому возникла фотография. Балет не занимал в ней какого-то значимо­го места, у меня были другие объек­ты для съемки». Среди коллег у него репутация счастливчика, и его инте* рес к фотографии тоже быстро был отмечен — у Вячеслава состоялись персональный выставки в Лондоне и Петербурге, Но сам он, хотя и боит­ся пафоса как о у ни и искореняет его и в речах, и в своих балетах, счита­ет, что его жизнь развернула в новом направлении сама судьба: «Пригла­шение в Екатеринбург стало надгроб­ным камнем моему интересу к фото­графии, Конечно, у меня есть айфон, я делаю сел фи. Фотоаппарат собира­ет пыль на полке».

11ять лет назад Самодуров при­ехал в Екатеринбург ставить к( Ш и че­ски й балет Amove Buffo по мотивам оперы «Любовный напиток». Для директора оперного театра Андрея Шишкина этй был риск — он дове­рил двухактный спектакль хореографу, в багаже кото­рого было участие в двух молодежных проектах и один камерный одноактный балет. С собой Самодуров привез всю постановочную команду и лично контролировал соз­дание сценографий, костюмов, постановку света, приво­дя все в соответствие со своим видением спектакля. Ар­тисты, вырос]иие на рутинном российском репертуаре и в глаза не видевшие в репетиционных залах живых хо­реографов, были в шоке, репетиторы пили сердечное:

тех тактов, которых в старых оалетах хватало лишь на то, чтобы перевести глаза с носа на руки, у Самодурова было достаточно, чтобы пара успевала объясниться и в изнемо­жении от количествадвижений рухнуть за кулисами.

Успех A more Buffo был такой, что труппа впервые получила номинацию на «Золотую маску» и показала спектакль в Москве. А директор* оценив и то, что за хо­реографом пошла значительная часть труппы, и его перфекционизм, не дал Вячеславу опомниться и утвердил его художественным руководителем Екатерин­бургского балета. Благодаря этому столетие один из старейших российских театров встре­тил уже с коллекцией балетных «Золотых ма­сок» за самодуровские «Вариации Сальери», «Арктические песни», «Цветоделику» и таки­ми репертуарными раритетами, как «Консер­ватория» Бурнонвиля и «Пять танго» Ханса ван Манена.

го постановки дарят чув­ство сопричастности то­му, как сквозь привыч­ные контуры балета проступает силуэт совер­шенно новой формы. Сю­

жет для него — это условный каркас.

Но не потому, что Самодуров не мо­жет его рассказать, — по его «Ромео и Джульетте», который в ноябре при­едет в Петербург на фестиваль «Дя­гилев. P.S.», видно, что умеет он это здорово. Его любовь к музыке, фило­софии, визуальным искусствам под­талкивает к обобщениям. Самодуров возвращает балету его подлинную природу — чувственность, умение говорить о неосязаемом, нематериальном.

Вместе с Алексеем Ратманским и Юрием По- соховым он образует высшую лигу современно­го русского балета, и в этом триумвирате новый руководитель балетной труппы Большого Ма- хар Вазиев видит будущее главного столичного театра. Все трое — обладатели первоклассной академической базы, начинавшие как премье­ры лучших балетных театров. Всех троих пере­пахала работа на Западе, в труппах, ориенти­рованных на передовых хореографов. Голланд­ский классик Ханс ван Манен, как раз вспомнив Самодурова, сказал мне: «В России появится настоящая большая хореография, когда ваши танцовщики, уехавшие танцевать на Запад, мас­сово начнут возвращаться назад». И наконец, все трое, еще танцуя, были знамениты именно своим интеллектс)м.

Самодуров без подготовки может рассказать о физи­ке Стивене Хокинге, отрецензировать выставку Викто­ра Пивоварова в «Гараже» или объяснить, чем венециан­ская аква альта отличается от банального наводнения. Но внешняя легкость и коммуникабельность соединяются с четко обозначенными личными границами. На вопрос, что его может вывести из себя, он неполиткорректно от­вечает: «Тупость». Но и она не заставит его из себя вый- ти — он просто тихо истает в пространстве.

В чопорном балетном мире Вячеслав соединяет выво­ротную балетную походку с вязаным колпачком на голове и винтажным рюкзаком за спиной, интеллигентную мяг­кость интонаций — с профессиональной бескомпромис­сностью, обманчиво сонный взгляд — с реактивной скоро­стью мысли. В театре его считают экстравагантным, под­разумевая под этим его любовь к беспуантным балетам Нидерландского театра танца, бумажным стаканчикам с кофе и ярким галстукам, которые на премьерах он под­бирает к костюмам Paul Smith и кроссовкам.

Работа в Европе, с хореографами, определяющими сегодня уровень мирового балета, сформировали Самодурова. В модели, по которой он сегодня строит свою компактную екатеринбургскую труппу, узнается силуэт Национального балета Ни­дерландов с его открытостью всему новому и почтением к традиции: из Петербурга в Екатеринбург едут репетиторы, восстанавливающие мариинский стандарт «Лебединого озера», из Дании — специалисты в старинном стиле Августа Бурнонвиля, чтобы поставить его «Консерва­торию», а из Амстердама — представители Ханса ван Манена, и в Екатеринбурге его «Пять танго» появля­ются даже быстрее, чем в столицах. А эстетические коор­динаты явно выверены по английскому балету с его культом соразмерности и сдержанности.

ондон и Амстердам он называет среди городов, куда он постоянно возвраща­ется, — там осталось много друзей. А с Питером уже живой связи не ощущает — так давно из него уехал. Екатеринбург стремительно меняется, и Слава дипломатично отмечает:

«Это город с отличной динамикой, и мои первые впечатления от него уже не важны. Мне нравится сухой климат, зимы не пугают, и появилось много мест, куда можно зайти, согреться и вкусно поесть. Сложился круг общения, небольшой, но качественный. Это в основном люди творческие, но не только. Так что мне живется и работается в Екатеринбурге легко. Важ­но, что это город прогрессивный. То, что мы делаем в теа­тре, оказалось им востребовано. Наши залы полны, и, что важно для меня, в них стало много молодежи».

Еще он обожает путешествовать. И переезжать с места на место. Видимо, это привычка с детства: Слава из семьи военного и переезжал с родителями неоднократно. Места для путешествий выбирает, как и многое в жиз­ни, методом научного тыка: иногда ориентируясь на до­стопримечательности, иногда исходя из гастрономичес­ких критериев, а иногда — клюнув на недорогие билеты. «Приехав в новое место, я смотрю, что происходит в куль­турной сфере, какие музеи и что в них интересного. Готовиться не люблю — привык находить вещи наудачу, тогда, мне кажется, они впечатляют больше. Мне ну­жен завоевательский отдых: куда-то идти, что-то видеть, испытывать, стирать ноги, познавать красоты местного колорита. Солнцезащитные очки и крем меня убивают».