Маргарита Борисовна показывает фотографии, привезённые из Петербурга, откуда она накануне вернулась, погостив у своей обожаемой подруги Линочки:
— Посмотрите, какие у них великолепные розы на участке! Что мне стоило не соваться в кадр?! Такую фотографию испортила!
— Маргарита Борисовна, вы прекрасно получились.
— Катя, не пугайте меня. Неужели в жизни я ещё хуже, чем здесь? Хотя что может быть хуже старухи со сморщенным лицом? Вы стараетесь быть деликатной, но перебарщиваете. Думаете, я не знаю, как выгляжу? Зеркал у меня хватает. Хотя зачем они мне? Только расстраиваюсь, когда случайно в них гляжу. Надо бы их выбросить, но когда гости бывают, они смотрятся. Да и самой иногда то в глаз нужно закапать, то прыщ или какой-нибудь другой дефект смазать. Я сама сейчас — сплошной дефект. Посмотрите на Линку! — Маргарита показывает фотографию с подругой. — Красавица! Мы с ней ровесницы. Но она — молодая красотка, а я рядом с ней даже не как её бабушка выгляжу, а просто как Баба-Яга. И чего я вообще фотографируюсь? Только порчу всё. Зачем мне фотографироваться? Память о себе некому оставлять, да и лучше бы не было такой памяти.
Маргарита выглядит совсем не плохо, ничуть не хуже своей подруги, которая является для неё абсолютным идеалом и о которой она может, просветляясь при этом лицом, рассказывать часами.
— Вот, полюбуйтесь! Две красавицы с совершенно одинаковыми носами. Сразу видно, что родня, — Маргарита показывает фотографию, на которой они с Глашей запечатлены в профиль целующимися. — Должна вам сказать, что эта предательница забыла там о моём существовании и всё время нашего пребывания хвостом ходила за Линой, с диким лаем отгоняя бедного Бульку, очаровательного шнауцера, который, как истинный кавалер, уступал ей, но пребывал в полном недоумении от такой наглой гостьи. Я думала, что потеряла собаку, что она откажется ехать со мной домой. Линина сестра Галина совершенно серьёзно мне выговорила:
— Рита, это безобразие! Что она себе позволяет?! Ты её кормишь, поишь, на ноги поставила, а она тебя игнорирует. Прими меры, в конце концов!
— Какие меры? — спрашиваю. — Побить мне её прикажешь? Не думаю, что после таких мер она станет более преданной. Но какой позор, вы подумайте! Люди уже замечают, что собака меня ни в грош не ставит.
На слово «собака» прибежала Глаша.
— Явилась, предательница? Позоришь меня перед людьми. Мы ничего здесь не едим, мы рассматриваем фотографии. Ославила маму на обе столицы, невоспитанная. Убирайся!
Глаша, видя и чуя, что съестного здесь действительно нет, уходит.
— Без еды я ей неинтересна. Видали нахалку? Чисто потребительское отношение ко мне. Глаша, а ну иди сюда! Ко мне, Глаша! — кричит Маргарита удалившейся собаке. — Имела она меня в виду с моими призывами. Ничего, сейчас она прибежит, как миленькая. — Маргарита идёт на кухню, хлопает дверцей холодильника, возвращается с сыром.
— Глаша, иди сюда!
Собака, прекрасно знающая все звуки в квартире и слышавшая, конечно, что хозяйка открывала холодильник, бежит на зов.
— Что, прибежала? На! — Маргарита даёт ей сыр. — А теперь убирайся отсюда. Какое корыстное существо! Ничего не сделает просто так.
— Как она вела себя в поезде? — интересуюсь я.
— Идеально, — с сарказмом отвечает Рита. — Увлеклась, по обыкновению, молодым человеком и флиртовала с ним всю дорогу. Уселась у его ног и глаз с него не сводила. Мне даже неловко за неё было. Она, как вы знаете, имеет слабость к молодым мужчинам, кокетничает с каждым, кто заходит в дом или обращает на неё внимание на улице. Но здесь она превзошла саму себя. С нами в купе ехала ещё пожилая пара, так с ними она вела себя снисходительно: разрешала погладить. С парня же глаз не сводила. Если он выходил из купе, рвалась за ним, а потом и спать с ним стала устраиваться: только он застелил постель, она запрыгнула к нему на полку, хотя я приготовила свою ещё раньше. Сидит там и ни в какую не уходит. Я попыталась взять её на руки, так она меня стала отгонять лаем. Все хохочут. Я предлагаю:
— Молодой человек, какая вам разница, переходите на моё место.
Сама сажусь на его полку, а дурында моя опять лает, сгоняя меня с его места. Ревнует! Потом перепрыгнула с полки на полку и к нему на колени улеглась. Умора! Еле забрала её к себе и утихомирила. Положила у стенки, так она ночью несколько раз пыталась через меня перелезть и к парню забраться. Развратница ты, Глафира. Меня ещё ревнуешь. Не нужны мы с тобой ему, мы для него старые. Тебе годочков-то уже, почти как и мне. Знаете, Катя, мы с ней по её собачьему возрасту ровесницы. Я, кстати, немного моложе тебя, Глаша.
— Как вы добрались до дома?
— Ничего. Но вы знаете, когда возвращаюсь в Москву и поезд подходит к перрону, у меня всегда такое чувство, что папа меня будет встречать… Больше сорока лет прошло, как его не стало, а я всякий раз, прибывая на вокзал, не могу отделаться от мысли, что его увижу. Он меня встречал с букетом из любой поездки, в любое время суток. Своей машины у нас никогда не было, и он брал служебную или просил знакомых, чтобы не стоять в очереди за такси. Поскольку раньше поездки на такси были по карману почти всем путешествующим, то на вокзалах к ним были огромные очереди.
Продолжение следует
Из рассказа Екатерины Симиной «Интеллигентка на сельхозработах»